Это была абсолютная пустота, чернота, бездна. Он не чувствовал к жене ничего — ни хорошего, ни плохого. Тепло и ласка — при взгляде на Агату и Алекса, холод и равнодушие — при взгляде на Викторию.

Софии было больно из-за этого. Как он может так жить? Это ведь невозможно! Даже обычному человеку должно быть невыносимо, а уж Арену… Он эмпат, а эмпатам необходимы приятные эмоции, особенно от родных и близких людей.

От родных и близких… София, воспринимая императора частью себя, понимала и то, что Виктория не является для него родной и близкой. Она просто есть, существует, как мебель, стены и окна, и больше ничего.

Оставить все на своих местах… Защитница, на каких местах?! Неужели Арен действительно считает, что отказ от физической близости что-то изменит? Все, что могло случиться, между ними уже случилось, и этот маленький шаг не казался Софии особенно важным. Она любит его, любит до глубины души, и от того, будут они спать вместе или нет, ее чувства не изменятся. И он ее любит, и никуда от этого не деться, и это гораздо важнее, чем постель, гораздо! И если раньше Арен лишь играл с ней, то теперь все по-настоящему.

Неужели он думает, что она сможет лишить его этого настоящего? И не только его — себя тоже.

Побыв с детьми около двух часов и пообещав, что завтра они обязательно встретятся, София отправилась в кадровую службу за новым браслетом связи. Ходила она в сопровождении охранника, и от слуг, которых встречала по пути, слышала радостные поздравления с возвращением, чередующиеся с восклицаниями вроде: «Ох, вы живы! Как же хорошо!»

Легенду о том, почему она жива, София уже успела выучить наизусть — ее рассказал Вано, получив инструкцию от императора на браслет, — но пока врать никому не понадобилось. И девушка, застегнув на запястье новое средство связи, вернулась в детскую. Попрощалась с детьми до завтра, пожелала доброй ночи необычайно тихой Виктории, и вошла в камин вместе с императором.

— Странно, что ее величество позволила тебе перенести меня домой, — пробормотала София, пока Арен строил лифт.

— Она вообще в последнее время удивительно покладиста, — кивнул император. — Психотерапевт знает свое дело. Надо попросить Валлиуса премию ему выписать, если так и дальше пойдет.

— Бедняжка. Не представляю, что она чувствовала, когда смотрела со стороны на портальную ловушку…

— Виктория недолго на нее смотрела, почти сразу упала в обморок, перед этим родовой магией уничтожив все деревья и траву вокруг музея.

— Кошмар, — ужаснулась София. — Так и с ума сойти можно было.

— Можно, но обошлось.

Стены лифта засветились, закрывая собой языки пламени — и через несколько секунд опали. Арен сразу начал с любопытством оглядываться, изучая письменный стол, книжный шкаф, гардероб, большое зеркало и узкую кровать — нехитрое богатство, среди которого София прожила всю жизнь.

Она любила свою комнату, особенно письменный стол, за которым было нарисовано множество рисунков и прочитано множество книг. Эти самые книги с трудом помещались в шкафу — хотя, конечно, далеко не все, что она читала, было у нее здесь, многие книги София брала в библиотеке. А в гардеробе Лиз любила прятаться, когда была маленькой, а Рози вообще один раз там уснула во время игры — еле отыскали, а потом хохотали втроем…

— Очень уютно, Софи, — сказал Арен с теплотой, и она чувствовала — ему понравилось. — Доброй тебе ночи. — Он взял ее руку и поцеловал ладонь. — А я пойду.

Он хотел отойти, чтобы начать строить лифт — София поняла это. Но она не дала — обняла за шею и, прижавшись, поцеловала в щеку.

Было немного неловко, потому что она не очень понимала, как себя вести.

— Ты… Арен, когда уложишь Агату и Алекса, приходи ко мне, — прошептала она, ощущая его нежность и трепет. — Приходи, пожалуйста…

— Нет, Софи, — он покачал головой, но не отстранился, а обнял ее в ответ и, наклонившись, легко поцеловал в шею. — Не переживай, мое счастье. Все хорошо.

— Хорошо? — София запустила обе ладони в его волосы и чуть не застонала — так приятно это оказалось и ему, и ей. — Не забывай, что я тебя чувствую. И это трудно назвать «хорошо», скорее «ужасно». Арен, это какая-то бездна, тьма, полнейший мрак! Так нельзя!

— Софи, — сказал император, и его горячее дыхание коснулось ее кожи, заставив замереть от нахлынувших ощущений, — я не хочу, чтобы ты жертвовала собой. Не хочу, чтобы ты была со мной только потому, что тебе меня жаль.

— Не только! Я…

— Я отдал тебе часть своей жизни, ты теперь хочешь отдать мне свою, — продолжал он, поднимая голову и глядя ей в глаза. — Но я отдал лишь часть, счастье мое. Ты же собираешься отдать себя всю без остатка. Не надо.

— Арен… — София хотела сказать, что уже и так отдала всю себя, полюбив его, и то, от чего он сейчас так старательно отказывается — не более, чем формальность, — но не успела. Император коснулся ладонью ее лба, и она мгновенно уснула, расслабляясь в его руках, и уже не видела, как он аккуратно кладет ее на постель, легко целует в губы и шепчет:

— Прости, Софи. Но иначе я бы не ушел, слишком уж хочу остаться. Ты проснешься совсем скоро, и я надеюсь, не станешь сильно на меня сердиться.

Арен выпрямился и, отойдя от кровати, быстро построил лифт и исчез в ослепительном свете.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Проснувшись через несколько минут после ухода императора, София полночи не могла уснуть обратно — сердилась, и в то же время ей было смешно.

Усыпил ее и сбежал, с ума сойти! Она понимала — Арен сделал это, потому что боялся не выдержать. Но это не отменяло того факта, что он ее усыпил — и сбежал! Безобразие! И что теперь — любая попытка отговорить его не издеваться над ними обоими будет заканчиваться усыплением? Отличный аргумент! Прямо скажем — императорский!

София рассерженно пыхтела, представляя, как стучит Арена по голове чем-то тяжелым, и улыбалась, потому что сердиться по-настоящему не получалось. На самом деле она была даже немного рада — этот поступок доказывал, что у нее есть шанс уговорить Арена остаться. И шанс, пожалуй, большой…

Вагариус с докладом об организации безопасности во время поездки на море пришел к Арену еще до завтрака и времени пробуждения детей — император как раз находился в кабинете и просматривал оставленные секретарем документы. Адны не было на месте, поэтому Вано впустили охранники, и он, поклонившись, начал рассказывать.

Арен смотрел на главу службы безопасности и чувствовал его смятение. Да, София вчера огорошила Вагариуса известием, вот он теперь и не знает, куда себя деть, а на императора и вовсе старается лишний раз не глядеть.

— Что ж, все хорошо, ты молодец, — сказал Арен, как только Вано закончил докладывать, — только учти еще один момент. В том случае, если моя жена будет вести себя не совсем корректно по отношению к кому-то из вас, ты немедленно сообщаешь об этом мне.

— Что вы понимаете под «не совсем корректно»?

— То, что не понравится тебе, Софии, ее матери или детям.

Вагариус кивнул, и Арен ощутил его облегчение.

— Хорошо, ваше величество.

— А теперь насчет вашей вчерашней ссоры с Софией, — отчеканил император, и безопасник побагровел, а эмоции его вновь стали смятенными. — Подойди ближе.

Вагариус приблизился к столу, и Арен, привстав, поставил на него печать молчания. А затем произнес уже гораздо мягче:

— Вано, тебе ни к чему беспокоиться. Я не собираюсь трогать твою внучку.

Удивление, неверие, радость… даже почти счастье.

Жаль, что он не может чувствовать то же самое. Всем, что ощущал в эту секунду император, была горечь.

— Вы… говорите правду?

— Естественно, — произнес Арен так спокойно, как мог. — Я не для того спасал Софию, чтобы портить ей жизнь. Я, так же, как и ты, не желаю ей зла. Все, иди.

Вагариус, по-прежнему багровый, поклонился.

— Спасибо, ваше величество.

В эмоциях его было столько благодарности, что императора затошнило, и он все же поставил эмпатический щит.