— Причин может быть несколько, — сказала Эн. — Но в остальном все верно. Поэтому в Альганне есть родовая магия, а в других странах ее нет, и поэтому же она есть только у тех фамилий, которые записаны на Венце.

— Я, кстати, думаю, что они были изменены, — заметил Рон задумчиво. — Раньше они все звучали несколько иначе, но пришлось менять — чтобы связь между родами была крепче, в фамилии вписали «ус».

— А тремя буквами алфавита их почему ограничили? — поинтересовался Арен. — С «ус» я понял. Но зачем было такие рамки рисовать?

Янг и Эн мгновение потрясенно смотрели на императора, а затем, улыбнувшись, переглянулись.

— Ваше величество, — выпалил Рон восхищенно, — вы гений. Мы с Эн ломали над этим голову, ломали, а вы бац — и поставили все на место одним своим вопросом!

— В таком случае я бы желал услышать ответ на него.

— Рамки, — выдохнула Эн, не переставая улыбаться, — вы сами сказали про рамки. А ведь действительно — чем обширнее используемые в формулах знаки, тем сильнее она расползается и тем проще ее сломать. Получается, создателям этого заклинания нужно было максимально унифицировать фамилии. Чтобы они как можно крепче держались друг за друга.

— Тот, кто это все придумал, был великим магом, — добавил Янг с грустью. — Хотел бы я с ним пообщаться…

— Я только не понял, почему в моей фамилии нет «ус», — перебил артефактора Арен. — Как обеспечивается связь между остальными аристократическими родами и Альго?

— А я не сказал? — слегка изумился Рон. — Венец — кровный артефакт, это первое. Сделан на крови вашего предка, а кровь — это лучшая связь. Второй момент я уже упоминал — ваша фамилия вписана в каждую из формул каждого аристократического рода. Венец весь ею изрезан.

Арен смотрел на листки бумаги, лежащие на столе, и пытался уместить в собственной голове все сказанное. Помещалось оно туда с трудом, и через пару мгновений император понял, почему.

— И зачем было нужно записывать на Венце заклинания, ставшие родовыми? Я уже понял, что вы считаете императора Альганны связным-артефактом между Геенной и аристократией. Но при чем здесь родовая магия? Без этих заклинаний, что, связь бы не работала?

— Мы пока не знаем, — ответила Эн извиняющимся тоном. — Но узнаем.

— Зато мы поняли главное, — победно хмыкнул Рон. — У детей, рожденных от браков между титулованными и нетитулованными магами, будет родовая магия. Эн, я тебя поздравляю!

— Вот когда будет, тогда и поздравишь. Рано еще…

Покинув Рона и Эн, Арен, не колеблясь, построил лифт в комнату Софии — очень хотелось увидеть ее и обнять.

Она еще не спала — стремительно бросилась навстречу, когда император вышел из камина, и прижалась, опаляя его любовью так, что на секунду возникло искушение никуда не уходить, а Виктории сказать, что не было сил или он забыл.

— Я думала, ты не придешь, — прошептала София, утыкаясь в него и глубоко вздыхая.

— Ты не рада? — Арен улыбнулся, ласково целуя ее волосы.

— Ты же знаешь, что рада. Просто ты устал, и я бы хотела, чтобы ты отдохнул.

— Вот я и отдохну сейчас. С тобой.

Арен донес Софию до кровати, лег с ней вместе поверх покрывала и застыл, обнимая девушку и ощущая, как в него сплошным потоком льется ее горькое счастье, которое придавало ему сил несмотря ни на что.

Они молчали, только вжимались друг в друга, но время неумолимо шагало вперед, и минут через десять Арен, вздохнув, тихо сказал:

— Я пойду.

— Да, — ответила София глухо, и эмоции ее зазвенели от отчаяния. — Конечно, иди.

Это было почти невыносимо — вставать, отходить в сторону, глядя в тоскливые глаза любимой женщины, отворачиваться и, стиснув зубы, шагать в камин.

Императору казалось, что его на части распиливают, сжигая при этом в пламени Геенны, и все его существо будто бы кричало и выло от отчаяния и безысходности — что же ты делаешь, дурак, что? Зачем мучаешь ее, зачем? Отпусти, если любишь, ты ведь сам хотел этого, но не смог, не выдержал, сдался.

Теперь, когда Виктория беременна, разве ты сможешь с ней развестись? После того, как узнал о проклятье? После того, как понял, что сам во всем виноват?

Ты же клялся, клялся перед алтарем. Защищать, заботиться, быть рядом. А теперь мечтаешь бросить свою жену, которая виновата только в том, что вышла за тебя замуж, которая родила тебе двоих прекрасных детей и беременна третьим ребенком, которая хочет, чтобы ты был с ней, и не смотрит ни на кого другого.

Да, любовь — это очень много… но долг — это все-таки чуть больше.

После ухода Арена София долго сидела на постели, не двигаясь, и ей казалось, что она сейчас умрет от боли и отчаяния. Сердце в груди почти не билось, а когда все же ударялось о грудную клетку, то дыхания не хватало, и София чувствовала себя так, будто тонет в собственных эмоциях.

В конце концов она вновь рухнула на кровать и, сжав ладонями покрывало, разрыдалась, оплакивая их всех, втроем, и уже понимая, что должно случиться.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Виктория проснулась посреди ночи оттого, что захотела пить. Она осторожно и очень медленно встала, подошла к столику, налила в стакан воды и сделала несколько глотков.

Арен не пошевелился. Он спал лицом к окну, и тусклый лунный свет падал на его лоб и щеки, оставляя в тени глаза и рот, делая его похожим на мертвеца, и Виктории от этого ощущения стало не по себе.

Когда он вернулся накануне — грустный, даже почти мрачный, — она пыталась спросить, в чем дело, но муж по обыкновению не поделился с ней ничем. Виктория понимала, почему так, она и сама бы на его месте не захотела делиться своими проблемами с человеком, который только добавляет их еще и никогда не сочувствует.

Может ли она исправить все то, что творила в годы их брака? Способна ли стать для Арена чем-то большим, чем просто долг перед обществом и законом? Виктории очень этого хотелось, но в голову лезла настойчивая мысль, что уже вполне может быть слишком поздно. Говорят, лучше поздно, чем никогда, но это несуразная глупость — «поздно» по сути и есть «никогда».

Виктория следила за реакцией мужа на свои прикосновения и поцелуи, но следить толком было и не за чем — Арен не реагировал. Он спокойно принимал все, но она не замечала в нем ни трепета, ни ответной нежности. Каждый раз, когда муж прикасался к ней, Виктории казалось, будто он пересиливает себя, превозмогает собственное нежелание трогать ее. Раньше она этого не замечала… или не хотела замечать?

Как же сложно анализировать свои поступки, особенно теперь, когда вскрылась правда о проклятье! Что можно списать на его действие, а что нет? Да, проклятье делало ее взрывной и вспыльчивой, но не оно повесило шоры на глаза, не оно делало равнодушной к измотанности мужа.

Виктория слишком громко вздохнула от сожалений о прошлом — и замерла, испугавшись, что Арен проснется. Но император не шелохнулся, продолжая лежать в той же позе и размеренно дышать, как любой глубоко спящий человек.

Она вновь вспомнила, как раздевала Арена вечером, и немного смутилась — впервые за годы брака Виктории захотелось прикоснуться к мужу ниже пояса, и вспомнился совет Несс, и руки невольно потянулись туда…

«Не надо», — сказал Арен кратко, покачав головой, и Виктория не посмела перечить.

Теперь ей было интересно, испытывал ли он хотя бы раз такое же удовольствие в постели, как она. И в то же время Виктория боялась услышать ответ на этот вопрос, понимая, что он вполне может оказаться отрицательным.

Она всегда наслаждалась близостью с мужем, забыв про старые страхи. Она знала, что супружеская постель не обязательно несет в себе радость и удовольствие, но у нее подобного опыта не было, Арен все время доводил ее до состояния какой-то невесомости, когда чудилось, что ты — не человек, а облако в небе, так легко и замечательно было.

Было ли ему так же?

Был ли он вообще счастлив с ней, как она с ним?