«Ты сама сказала это Силвану. Сказала, что можешь попробовать отпустить Арена».

Виктория покосилась на мужа и всхлипнула, зажмуриваясь. Нет, нет, нет. Потерять его? Отдать другой женщине? Нет, нет, нет. Да, она сказала так Силвану, но сказать не значит сделать. Она не сможет потерять Арена. Он ей нужен.

«Значит, ты будешь продолжать мучить его».

Нет. Нет, нет, нет! Это тоже не выход.

А где же тогда выход?!

… Выход нашелся утром. Как-то сам собой.

Наверное, так бывает всегда, когда слишком долго переживаешь из-за чего-либо — одна случайная фраза может расставить все точки по местам и заставить принять решение. Пусть решение это было полным боли, но оно же оказалось полным и освобождения.

— А мне снилась Софи, — произнесла Агата за завтраком, мечтательно улыбаясь. — Она сидела здесь, с нами. Я спросила ее, что она тут делает, разве она не ушла из дворца? София засмеялась и ответила: «Я не могла уйти. Мое место рядом с вами».

Арен молчал, и Виктория, посмотрев на него, ничего не увидела, кроме застывшей маски вместо лица.

— Прекрасный сон, Агата, — сказал он в конце концов глухо. — Мне в твоем возрасте чаще снились кошмары, демоны и чудовища. Они меня ели, а я потом искал выход. Пробирался по кишкам…

— Фу, папа, — скривилась наследница, перебив его, и Александр повторил за сестрой. — Гадость какая!

Что они говорили дальше, Виктория не слушала.

«Мое место рядом с вами».

Сразу после завтрака она впервые села писать Софии вместе с детьми.

Чем больше проходило времени, тем меньше она чувствовала, словно отупев от боли. Почти постоянным спутником Софии стало равнодушие, ненадолго отступавшее в сторону, когда приходили письма из дворца, или при общении с родными. Нет, она не радовалась так, как радовалась бы раньше — просто была чуть менее замороженной.

На письма она отвечала, поначалу дивившись тому, что императрица рисует и пишет каждый день, причем объем текста все увеличивался и увеличивался, и через неделю София с удивлением осознала, что сочиняет для Виктории отдельное письмо. И если в начале причиной были инструкции и указания по технике рисования, то потом…

Жена Арена задавала вопросы. Ничего не значащие, отвлеченные — про работу в детском саду, прочитанные книги, спектакли и выставки. София, получив такой вопрос в первый раз, оторопела, а потом сообразила — наверное, у ее величества такая терапия. Может, психотерапевт учит ее, например, контролировать эмоции. Непонятно, при чем тут София, но мало ли.

И она отвечала. Вежливо и сдержанно. По крайней мере поначалу. Но шли дни, Виктория писала все объемнее и объемнее, а потом…

В тот вечер София вытащила из конверта больше листков, чем обычно. Рисунки Агаты и Александра, письмо от них же, а… это что такое?

Она не выдержала и прыснула, захлебываясь смехом, разглядывая забавные рожицы знакомых ей людей из дворца — Тадеуша Родери, дворцового управляющего Бруно Валатериуса, Матильды, служанки Виктории, и самих Агаты с Александром. Все рожицы были нарисованы в карикатурной технике — вытянутые или раздутые лица с гипертрофированными чертами и дурацкими ухмылочками. Удивительно, но императрица, у которой не очень хорошо получалось рисовать реалистичные картины, оказалась наделена талантом к карикатурам.

«Тебе нравится, Софи? Агата и Алекс скакали от восторга и очень просили показать эти рисунки тем, кто на них нарисован, но я побоялась массовых увольнений».

София улыбнулась, впервые ощутив желание увидеть не только Арена и его детей, но и Викторию. Кажется, императрица счастлива. Это хорошо — теперь, когда на ней нет проклятья, а во дворце нет Софии, они с Ареном могут попробовать построить нормальные отношения. Будет замечательно, если у них получится — всем тогда окажется легче и проще, и Виктории, и детям, и Арену.

Всем, кроме Софии.

Виктория не очень хорошо понимала, что делает. Она лишь хотела вернуть Софию во дворец, но как это осуществить, не знала. Уговаривать Арена бесполезно, значит, остается воздействовать на Софию. Писать письма, присылать рисунки, но в гости не ходить и детей не пускать, чтобы она как следует соскучилась без них. София добрая и жалостливая — быть может, если она поймет, что соскучилась, вернется?

Виктории самой было смешно от таких рассуждений, но что еще можно предпринять, она не представляла. И у Силвана совета больше не спрашивала, понимая, что должна решить сама. Он помогал ей в другом. Благодаря сеансам с психотерапевтом Виктория держала свое решение при себе и не передумывала, хотя и очень хотелось. Да, ей действительно хотелось сдаться и забыть обо всем, продолжая жить с Ареном, как жили раньше. Нет, лучше, ведь теперь не будет истерик! Она ведет себя идеально — так, может…

Но стоило Виктории посмотреть на мрачное лицо мужа, как она понимала — нет, нельзя отступать. Нельзя сдаваться. Она хочет, чтобы он был счастлив — значит, должна вернуть Софию во дворец.

Теперь она знала: любить — значит хотеть, чтобы твой любимый был счастлив. Даже если в этом счастье нет места для тебя самого.

Арену иногда казалось, что он превратился в ледяную скульптуру. Если раньше холод был лишь на месте сердца, то чем больше проходило времени, тем сильнее он расползался повсюду, захватывая все его существо. Отступал ненадолго в присутствии детей, когда император играл с ними или читал письма Софии, а затем вновь обрушивался, вымораживая даже душу.

Его мало что радовало, хотя он остался еще способен на удивление. Слабое, невнятное, но все-таки удивление. И удивлялся Арен в основном поведению Виктории. Конечно, оно изменилось, как только проклятье спало, но сейчас дело было не в этих изменениях. Даже восемь лет назад, когда они едва поженились, Виктория не особенно интересовалась жизнью Арена. Возможно, она просто стеснялась задавать ему лишние вопросы, но так или иначе — разговаривали они тогда большей частью о проблемах супруги. Императора это устраивало, он совершенно не желал обсуждать дела еще и в спальне, и теперь удивлялся тому, что у Виктории это желание неожиданно появилось.

Она стала интересоваться его работой — ходом расследования, законом о передаче титулов, вопросами наследования родовой магии. И несмотря на то, что щит Арен не снимал, он видел — жена спрашивает искренне. Виктория не подлизывалась к нему, пытаясь наладить отношения, она действительно интересовалась, потому что хотела понимать, что происходит, и желала помочь. В итоге Арен рассказал ей про открытия Рона Янга и Эн Арманиус, и был поражен, когда Виктория робко спросила:

— Если ты все же организуешь какую-то комиссию или даже комитет, который будет заниматься вопросами передачи родовой магии, можно, я буду в этом участвовать?

— Зачем? — поднял брови император.

— Все думают, будто я не люблю нетитулованных, — пробормотала жена сконфуженно. — Это справедливо, конечно. Я бы хотела доказать, что это не так, а заодно помочь тебе. У тебя не будет времени курировать этот комитет, а у меня есть время. Да и вообще это хорошо — показать, что ты не один, что тебя поддерживают близкие.

— Это и правда хорошо, Вик, — кивнул Арен, задумчиво глядя на супругу. — Что ж, пока я не против, а там посмотрим. Может, тебе это не понравится, и ты сбежишь к своим растениям.

— Не сбегу, — сказала Виктория неожиданно твердо. — Можно подумать, тебе нравится сидеть на совещаниях с комитетами. Ты же никуда не убегаешь? Вот и я не буду.

Пока императору с трудом в это верилось — Виктория все же не слишком представляла, о чем говорит и какой там будет пласт работы, — но он не спешил ей отказывать. Она имеет право хотя бы попробовать.

Арен оставался в ее спальне примерно через день. Жена больше не пыталась его соблазнить, лишь разговаривала, расспрашивая о делах и сама рассказывая о том, чем занималась вместе с детьми, а потом нежно и ненастойчиво обнимала и засыпала.